Туман. Седая пелена над Куолема-ярви. Вокруг невообразимая тишина, только изредка плеснет щука. Пол-четвертого ночи. Hет, не ночи - утра! Вдалеке, еле видное из-за сосен, начинает подниматься солнце. Туман над рекой моментально становится розовым, и тут же разнообразные звуки заполняют стоянку. Слышно радостное пение птиц - наверное жаворонков, но я в них не настолько хорошо разбираюсь - и шуршанье стрекоз-охранников. Они нервничают, видя нахлынувший свет. Так как до подъема (а мне - до отбоя) уже не особо долго, а комаров в палатке больше нет, я отвязываю нитки и отпускаю сытых насекомых на утренний моцион.

Hаша "двойка" может и поменьше и постарше, чем "тройка" Длинного с Рыжим, но у меня к ней доверия больше. "Тройка" длиннее, так что, когда я в ней один, ее нос задирается круто вверх и работает по совместительству флюгером - любой ветерок меня вертит так, что только успевай выворачивать. А наша старушка коротенькая, но с ней и управится легче! А как я первый раз в нее сел...

Когда садишься в обычную "Пеллу", создается ощущение, что ты тонешь. А вот с байдарками все не так... Когда садишься в байдарку, то понимаешь, что уже утонул. Ее бортики находятся у тебя где-то подмышками, а вода за ними плещется на уровне груди. Становится не по себе, но ты вспоминаешь, что это безопасно, и, под подбадривающие окрики берешь в руки алюминиевое весло. Вспоминая рекламу "Минтона" и преданно глядя в спину носового, замахиваешься на гребок... И тут начинается самое веселое! В момент замаха байдарка послушно наклоняется из-за перемещения центра тяжести - на самом деле это нормально и она безболезненно переносит гораздо большие наклоны, но ты этого еще не знаешь - и, как тебе кажется, собирается тонуть. С криком испуга ты бросаешь себя в другую сторону, весло бьет по поверхности, производя тучу брызг, а байдарка, как и следует послушной девочке, кренится в другую сторону, причем гораздо сильнее... Hапарник, получивший к тому же свою порцию холодных брызг, грязно ругается... Только тут до большинства доходит, что стоит на некоторое время замереть. Рассказывают, что некоторые особенно выдающиеся личности ухитрялись раскачаться до переворота, но обычно все кончается на двух, максимум трех качках. Первое знакомство у всех одинаково!

Я сталкиваю "байду" в воду, одновременно в нее заходя. Есть в этом что-то пижонское, но мне так больше нравится - да и ногам суше. Сейчас, когда весь груз лежит (и спит) на берегу, грести просто и легко, так что я двумя мощными гребками загоняю себя в розовый туман. Вокруг не видно ни зги, но Озеро Смерти меня с детства знает, так что я уверенно гребу еще минут десять, пока вокруг не останется ничего, кроме тумана...

Пионерское озеро, как написано на картах. Куолема-ярви, как написано на старых, довоенных картах. Озеро Смерти, как написано финнско-русском словаре. Имя заслуженное. Роскошное карельское озеро, где можно нырять с обычного песчаного пляжа и не доставать до дна. Говорят, что не одна мамаша была искренне уверена, что ее малыш всего лишь помочит ножки... Прямо у берега мы, еще мальчишками, намеряли самодельным лотом шесть метров. А в паре десятков метров от страшного пляжа построили пирс - дощатый причал для катеров. Через полгода после постройки один приезжий начальник чуть не сломал шею - озеро намыло туда песка, и около причала взрослому человеку воды стало по пояс. В середине, говорят, около 20 метров глубины - столько же, сколько в Балтийском море. Hо там же можно и на мель сесть. В любой момент может налететь ветер и разыграется нешуточная буря - любую лодку перевернет. Знали финны, как озеро назвать. Это озеро помнит, как я кусал губы, чтобы не заплакать, потому что кругом туман, мне девять лет и никого вокруг - решил порыбачить. Это озеро помнит, как мы в одиннадцать лет дрались с пионерами из одного из тамошних лагерей - поднялись волны и, чтобы мне с приятелем не перевернуться, пришлось пристать к чужому берегу. Это озеро помнит, как мама в штормовке бегала по берегу, высматривая среди волн вторую лодку злополучной "экспедиции", а мы, двенадцатилетние сопляки, в это время остервенело гребли, придерживая ногами надувные подушки - мы были готовы к худшему. Это озеро меня любит. И я его люблю и ни капельки не боюсь.

Мои нынешние попутчики посмеиваются над страшной сказкой, пришедшей из не столь уж давнего детства, но уважение к Озеру Смерти я все-таки им привил. Пусть здесь нет уже и следов от той турбазы, пусть теперь часть берегов ушла под дачи нуворишей... Уважения оно заслуживает.

Стоп. Вот здесь, наверное, и будем ловить. Из баночки с позавчерашней заваркой достается червяк, чья судьба быть наживкой, и насаживается на крючок обычной донки - поплавок и удилище мне сейчас ни к чему. Привязав конец лески к каркасу и выбросив крючок за борт, я устраиваюсь на дне байдарки... Когда смотришь со дна, то кажется, что в мире ничего нет, кроме этого перламутрового уже тумана, который столь нежен и красив, что хочется лежать так вечно. От свитера, который служит сейчас подушкой, несет костровым дымом, где-то там - кажется, что очень далеко - плещет о бортик вода, привнося в этот розовый мир невесомую и очень подходящую ему музыку... Все это навевает какую-то грусть, но грусть светлую, непонятную какому-нибудь киношному герою - так бывает лишь в жизни.

Я лежу и мечтаю: о жизни, о друзьях, о любви, о звездах... Мне очень хорошо и кругом розовый туман. Что еще надо? В такие моменты перестаешь верить в реальность, поэтому все мечты получаются очень хорошими. Обожаю мечтать!

Проснулся я уже к обеду. Меня так и отбуксировали в лагерь, спящим на дне "байды". А на леске болтался небольшой судачок...