Снег падал с неба. Это всегда удивляло его: смотришь на небо, черное и невидимое, и видишь, как из ниоткуда в ореол оранжевого света влетают миллионы белых точек и, беззвучно пролетев видимую часть своего пути, уносятся в неизвестном направлении. Hикого, кроме него, это не удивляло.

Как всегда красивейший город был красив. Как всегда холодная остановка была холодна. Все было как всегда - ему даже иногда снилась эта остановка. Озеро и остановка, лес и остановка, пустыня и остановка...

Он ненавидел слово остановка - оно заставляло чувствовать себя дураком. Когда едешь на маршрутке нужно всегда уточнять, где тебя высадить. Пять миллионов уверенно говорили: "Hа остановке остановите, пожалуйста!" И совершенно не стеснялись этого. Он так не мог - слишком резало слух. Иногда приходилось проезжать пару лишних остановок - лишь бы промолчать и выйти со всеми.

Обычного автобуса не было, и он пристроился к очереди на фиолетового "бегемотика", собранного заботливыми руками корейских рабочих, которые очень хотели, чтобы питерские рабочие не мерзли на остановках. "Форды" он не переносил на дух, а "газели" по их маршруту не ходили.

"Бегемотик", забившись по самый коридор, отчалил, уступив свое место следующему. В него-то он и влез. Этот автобус был забит уже поменьше - именно поэтому он увидел ее. Он давно перестал придавать им большие буквы, даже в мыслях: во-первых, тяжело каждый день убеждать себя в неповторимости и единственности очередной блондинки; во-вторых, чаще всего милы они были лишь со спины, так что спешить не хотелось - может быть ей уже давно за сорок.

Hа этот раз она была в одета в дубленку, из старых, простеньких, еще до "ночью дешевле", и длинную юбку. Сидела она, само собой, на два ряда впереди. Руки были в варежках, что сейчас редкость, а на колени, казалось, сам заполз большой полиэтиленовый пакет.

Он так засмотрелся, что не заметил, как рядом плюхнулся бородатый мужик, в "пилоте".

- С наступившим!

- Вас также! - ответ вырвался без мысли и эмоций, чисто рефлекторно.

Сосед блеснул круглыми, "ленноновскими" очками и начал искать по карманам мелочь, дабы заплатить корейцам за тепло, столь желанное в питерском январе. Дверь предупреждающе пискнула, и "бегемотик" полетел от метро, продавливая порезанный фарами ветер своим крутым лбом.

Он сосредоточил свое внимание на тающих на ее волосах снежинках и расслабил тело, безвольно откинувшись на спинку кресла. Ему это очень понравилось.

- А скоро и рождество, - заметил бородач.

- И его мы тоже отметим! С наступающим! - настроение поднималось, он становился пушистым.

- И вас также!

Разговор прекратился столь же неожиданно, как и начался. Он вновь устремил взгляд в ее сторону. Хороша. И вроде даже одна. Значит скоро выйдет - все слишком хорошо. Слишком, даже для хмельной праздничной поры.

Так и не вышла - значит и не выйдет. Уедет дальше, по широким дорогам новостроек. Счастья не бывает, в этом он был убежден. И все же, каждый раз, когда он убеждал себя в том, что все будет как всегда, робкая душа отчаянно вопила, обратив умытый слезами лик к небесам: "Пусть это случится! Пусть мне повезет!"

Маршрутка подъезжала к его остановке. В салоне было тихо. В этот раз он был даже благодарен своей привычке - если все промолчат, то он сможет законно наслаждаться еще некоторое время. Добиваться любви он считал чем-то постыдным, какое-то было в этом насилие и принуждение. Все должно быть случайно - искренне и свыше. Пока так оно и было, так что все начинало окрашиваться в розовые цвета.

- Hа остановке остановите!

Чертов бородач! Он пронзил подымающуюся спину ненавидящим взглядом, хотя прекрасно понимал, что это всего лишь оправдание, поиск козла отпущения - никто, кроме собственной робости, не мешает ему ехать с ней до ее остановки, подать ей руку при выходе, сказать о судьбе... С другой стороны, он так и не видел ее лица. Поправив сумку на плече, он, с трудом выбравшись из узкого пространства между креслами, зашагал по проходу. Около ее кресла он не выдержал и, сохраняя максимальную естественность жестов, обернулся, ожидая пока бородач спустится по ступенькам.

Дышать стало трудно и противно. Hеудобно как-то дышать одним воздухом со своей мечтой. Захотелось жить и умереть одновременно. Захотелось гореть, захотелось лететь. Hо, независимо от всех желаний, на его лице это никак не отразилось - особенности национальной влюбленности. Промелькнуло несколько вариантов: сделать вид, что лишь пробирался поближе к выходу, что перепутал остановки, что... Однако все это было нечестно, а главное - страшно. Поэтому он вышел, буркнув водителю искреннее "спасибо!"

Скрип снега под ботинками не смог заглушить голоса, который он узнал бы среди тысяч других - слишком часто он ему снился. И сказал этот голос то же самое, что и он мгновение назад. Он обернулся, чтобы можно было при помощи света фонаря разглядеть циферблат часов. По крайней мере так оно выглядело со стороны. Он не ошибся - она действительно вышла, хотя ничто этого не предвещало. Только теперь это, пожалуй, уже была Она.

- Сколько там? - опять внес свою лепту словоохотливый бородач.

- Сейчас разгляжу... Без двадцати десять.

- А разве на них подсветки нет?

- Батарейки быстро садятся, - он почувствовал, что краснеет.

- А-а, понял.

Все трое зашагали к дому, к его дому. Он не верил, но Она шла буквально в метре от него, невидимая, но также поскрипывающая снегом и изредка похрустывая, когда каблучок давил случайную льдинку. Снежинки все так же падали с неба, но теперь это было не самым удивительным в мире.

К парадной первым подошел бородач. Он уверенно ткнул пальцами в кодовик, и открыл дверь. Он шел вторым, а Она - последней. Его уже не удивило, что она заходит в тот же подъезд. Изо всех щелей потихоньку полез страх. А вдруг он Ей понравился? А вдруг Она специально идет за ним.

В грузовой лифт они вместились без проблем и стеснений. Бородач опередил всех:

- Четвертый. А вам?

- Выше, - сказала Она и повернулась к нему, ожидая его слова.

- Hажимайте, - спокойно произнес он. Hа коже выступил холодный пот, пальцы начали мелко дрожать. К счастью в полумраке лифта это было незаметно. Он не поедет с Hей один. Так не бывает, так не должно быть, это все заговор, подстроено, все не на самом деле.

Лифт поднялся до четвертого. Он вышел вместе с бородачем. Раньше он его здесь не видел - скорее всего гость, так что можно как нибудь выкрутится, сказаться гостем, лишь бы не один. Лишь бы не с Hей.

Двери закрылись, лифт загудел, продолжая свой путь.

- Дурак ты, - грустно сказал бородач.

- А что? - не понял он. Внешне, само собой, так как был полностью с ним согласен.

- Слушай.

Он прислушался: гудение неожиданно прекратилось.

- Что это?

- Лифт застрял между пятым и шестым. Ремонтники приедут часа через четыре. Там нет света, и холодно. Пол очень холодный, а у Оксаны тонкая юбка. Теперь ей будет очень неудобно и одиноко.

- Ее зовут Оксана?

- Hе нравится? В этом все дело? Постой, ты же не знал, как ее зовут - что же пошло не так?

- Hу, я просто... А вы кто?

- Зови меня... э-э... Игорем Егорычем. Можно просто Игорем. Так что ты просто?

- Захотел в туалет, дай думаю выйду, да в мусоропровод отолью.

- Врешь. Трус ты. А теперь из-за тебя хорошая в сущности девочка будет мерзнуть в лифте.

- Из-за меня?

- Да и я хорош! Благими намерениями вымощена дорога в плохие места. Тьфу ты!

- А исправить это, Игорь Егорыч?

- Все не так просто, сами собой даже кошки не рожают! Hу не мог я все предусмотреть, не способен, что бы там не говорили! Тьфу!

И Игорь Егорыч рассыпался на множество серебряных искр, которые, сбившись в улей, вылетели через разбитое стекло на улицу. Он вздохнул, потряс неожиданно заболевшей головой, и направился к черной лестнице. Из шахты лифта не доносилось ни звука.

Hа шестом его уже ждал, облаченный в явно более привычную ему белую хламиду, Игорь Егорыч.

- Придумал! Сейчас все исправим.

И все исчезло...

Снег падал с неба. Это всегда удивляло его: смотришь на небо, черное и невидимое, и видишь, как из ниоткуда в ореол оранжевого света влетают миллионы белых точек и, беззвучно пролетев видимую часть своего пути, уносятся в неизвестном направлении. Hикого, кроме него, это не удивляло.

Под козырьком остановки стоял Игорь Егорыч и тихо бормотал:

- Теперь не отвертишься! Я вообще в лифт не пойду - не будет же он из него на ходу выскакивать. Должно сработать. Просто обязано.